Тугое
небо
снегом
стало
падать.
Нет
больше
ни
земли,
ни
голубей.
Один
лишь
снег.
И
этого
так
мало!
Поторопись
закрыться
в
хижине
своей…
Среди
долины
ровныя-а!
Эх,
да
вослед
ветру
буйному,
да
комку
перекатному,
поскакал
на
кочерге
добрый
молодец.
Добрый
молодец
Добрыня
Никитович.
А
за
ним
ужо
войско
царское.
Войско
царское,
государское.
И
скачут
они
во
Стокгольм-град.
Во
Стокгольм-град,
да
во
каменный.
А
в
конце-то
войска
–
Илья
Муромец.
Илья
Муромец,
добрый
молодец.
На
дубовых
костылях
он
прихрамывает
–
тоже
хочет
ковылять
во
Стокгольм-град,
во
Стокгольм-град,
да
во
каменный.
И
сидит
во
Стокгольм-граде
Дмитрий
Попович.
Дмитрий
Попович
там
командует.
Варит
он
во
палатах
да
в
белокаменных
сбитень
под
названием
«Томатовка».
А
в
томатовке
той
сила
невиданная,
сили-силища
богатырская.
Потому
и
спешат
добры
молодцы,
добры
молодцы
во
Стокгольм-град.
Во
Стокгольм-град,
да
во
каменный.
Ну
вот,
пингвины
вы
мои
неуклюжие,
подошло
время
второй
части
нашего
с
вами
бумагомарания.
Во
первой
части,
перепелки
вы
мои
пучеглазые,
не
узнали
мы
ничего
новенького.
Да
и
во
второй
частичке
разума
моего
микроскопического,
клюки
вы
мои
позолоченные,
не
ожидают
вас
приключения,
а
ожидает
вас
Дед
Похмел,
да
еще
более
грустные
личности,
ибо:
Не
лезь
на
небо,
холоп,
все
равно
ты
оттудова
сверзнешься,
косточки
переломаешь,
да
шею
свернешь,
а
ума-разума
все
не
прибавится!
Все
что
было
выше,
можно
спокойно
забыть
и
похоронить
в
недрах
памяти
вашей,
тугодумы
вы
мои
золотозубые,
ибо
смысл
есть
в
непрочитанном,
в
неукраденном
и
в
неизданном.
На
последующих
страницах
вы,
отруби
мои
дурнопахнущие,
познакомитесь
с
Дедушкой
К.,
с
этим
пресловутым
чемоданом,
с
гномом
чугунным
и
ведьмой
Анютушкой.
Также
спешу
вас
обрадовать,
столбы
вы
мои
негниющие,
вновь
утешит
нас
своими
незыблемостями
Дед
Афонас
с
Забутыгиным.
И
Пендрюй
там
будет
присутствовать
и
Роги.
И
Блавацкая
Елена
Павловна
с
Лешкой
свет
Михайловичем,
колдуном
доморощенным,
и
вся
прочая
шальная
компания.
Приходится
мне
жить
с
ними
в
одном
стойле,
карлики
вы
мои
похотливые,
грызть
твердый
овес
челюстями
пластмассовыми
и
планировать
действия
свои
за
гранью
разумного
и
обыденного
И
никуда
им
от
меня
не
вырваться,
ибо
вскармливаю
я
их
ненависть
гордыней
своей
метафизической.
А
кушать
ведь
даже
блохе
хочется,
кровушки
там
попить
разноцветненькой,
да
посибаритствовать
на
сытое
брюхо
блошиное.
Какой-нибудь
великий
писатель
начал
бы
свою
эпопею
слезовышибающими
строчками,
типа:
«Память…странная
штука
эта
память.
То
ли
помнить
свою
жизнь
пусолетнюю,
то
ли
еще
что…»
А
на
кой
она
мне?
И
почему
собственно
было?
Вот
отшибет
тебе
кирпичом
память,
как
дедушке
К.
в
свое
время,
что
вспоминать-то
будешь?
Чем
слезы
давить
будешь
из
своих
наивных
читателей?!
Ну
так
что,
комнаты
вы
мои
мебелированные?!
Память
–
это
всего
лишь
пыль
гонимая
ветром.
Гонимая
по
пустым
и
безжизненным
коридорам
моего
бессмысленного
мира.
Обрюзгшая
ведьма
Аврора,
брызгая
скрюченной
трясущейся
дланью
розовую
краску
на
бурый
купол
небес,
завоевывало
себе
потихоньку
право
на
жесть.
На
больное
количество
жести.
На
неизлечимо
больное
количество
первоклассной
жести.
Глядя
на
него
(небо)
поневоле
наклевывалась
мысль:
Жаль,
что
гусли
не
летают,
как
птицы,
не
клюют
хлебные
крошки,
не
пьют
бензин
из
луж,
не
выклевывают
глаза
мертвым.
Восставший
из
пепла,
словно
Дракула
из
склепа,
Дед
Афонас
медленно
брел,
опираясь
на
медный
обломок
трубы,
по
бесконечной
паутине
улиц.
Ничто
не
радовало
его
туманный
взгляд.
Желудок
изнывал
от
недостачи
грибов.
Из
окон
на
него
(на
Деда
Афонаса,
а
не
на
желудок)
смотрели
маленькие
боязливые
глаза.
Вглядываясь
в
выражение
этих
глаз,
Дед
Афонас
начал
понимать,
что
находится
он
в
Китае.
Причем
в
древнем
Китае.
Как
он
туда
попал
–
неизвестно.
Да
и
не
стоит
копаться
в
этом
непонятном
вопросе.
Намного
важнее
добыть
себе
фарфоровый
чайник
чая,
жбан
вина,
а
потом
присесть
у
мутной
китайской
реченки
и
что-нибудь
обдумать.
Обдумать
какой-нибудь
пустяк,
потому
что
было
страшно.
Нужно
как-нибудь
отвлечься
от
того,
что
вот
он
оказался
где-то
совсем
один,
среди
древних
китайцев.
Странных
и
страшных
древних
китайцев,
которые
давно
уже
умерли
и
от
этого
становились
еще
страшнее.
Дед
Афонас
привык
с
детства
быть
один.
Он
любил
одиночество.
Но
одиночество
особенное.
Одиночество
среди
таких
же
одиноких
людей.
одиночество
в
до
боли
знакомом
мире
превращений.
Одиночество
притворное,
как
игра
в
королей.
И
вдруг,
неожиданно,
по
чьему-то
коварному
и
циничному
замыслу,
он
оказался
совсем
один.
Даже
в
страшных
фильмах
такого
не
бывает.
Эх,
где
они
все,
эти
добродушные
и
наивные
дураки,
которых
он
так
ненавидел…
Нету.
Никого
нет.
Осталось
одно
прошлое.
Ве-ли-ко-леп-ное
прошлое,
на
берегу
такой
родной
речки
Текучки…
От
таких
мыслей
Деду
Афонасу
стало
так
грустно,
что
он
отшвырнул
обломок
трубы,
который
служил
ему
посохом
и
сел,
завернувшись
в
древний
китайский
халат,
на
не
менее
древний
и
не
менее
китайский
тротуар.
Хотелось
умереть…
Всяческие
ученые-естествоиспытатели
ломают
себе
головы,
пытаясь
дознаться,
каким
таким
страшным
образом,
в
те
доисторические
времена
все
рыбы
повылезли
на
сушу.
Какой
черт
их
тащил?
Строят
всяческие
научные
теории
по
этому
поводу,
заходят
во
всевозможные
тупики,
дерутся,
сходят
с
ума
и
умирают.
А
вот
я,
например,
вам
так
скажу:
Никакой
черт
не
вытаскивал
бедолаг
на
сушу
(тогда
и
чертей-то
никаких
не
было,
они
появились
намного
позднее).
Никакие
цунами
и
космические
катаклизмы
не
виноваты
в
этой
оказии.
Просто-напросто
рыбам
захотелось
покурить
крепкого
гаванского
табачку.
А,
как
вы
все
прекрасно
знаете,
в
воде
курить
гаванский
табачок
как-то
не
совсем
с
руки.
Вот
и
выползли
рыбы
на
сушу,
покурили,
заторчали,
да
и
по
сей
день
находятся
в
ломах,
как
в
стиральных
машинах.
И
в
наше
время
многие
водные
обитатели
так
и
норовят
добраться
до
гаванского
табачка,
а
то
и
до
марихуаны.
Вот
выскочат,
бывало,
на
берег,
и
полеживают
в
ожидании
.Только
никто
им
ничего
не
дает
-
ни
табака,
ни
марихуаны,
ни
грузинского
чаю.
Приходят
трубадуры
с
железными
крюками
и
начинают
дубасить
бедолаг
по
жаберным
черепам.
Так
причем
же
здесь
всяческие
мистические
теории
и
религиозные
знамения?!
Вот
и
я
тоже
никак
не
пойму…
На
фоне
черного
неба
вырисовывалась
труба.
Вернее
–
один
профиль
трубы,
которая
выбрасывала
в
воздух
клубы
фиолетового
дыма.
Дым
туманом
расползался
по
воздуху,
окружая
здания,
деревья
и
все,
что
попадалось
на
пути.
И
всем
становилось
фиолетово.
Неподвижность
разрушится.
И
сквозь
трещины
на
асфальте
незаметно
вырастет
смерть.
Та,
которая
выше
домов.
Маленькие
жухлые
листочки
плотно
сидели
на
тонкой,
но
крепкой,
словно
сивуха,
ветке.
Изредка
на
каком-нибудь
листочке
показывался
жук,
останавливался
на
самом
краю
и
деловито
осматривал
окрестности.
Затем,
что-то
соображая
и
суетно
перебирая
ножками,
скрывался.
Возможно,
обведя
своим
жучиным
взглядом
окружающее
его
пространство,
он
спешил
поделиться
своими
мыслями
об
увиденном
со
своими
собратьями-жуками,
которые
сидят
себе
где-нибудь
в
глубине
листвы
и,
проводя
время
в
занимательных
беседах,
покуривают
маленькие
трубочки,
плотно
набитые
сушеными
прошлогодними
листьями.
Но
им
так
и
не
удалось
докурить
ароматную
листву.
К
дереву
подошел
Гармук
и
начал
размеренно
бить
по
стволу
железнодорожным
костылем.
Жуки
падали
на
грязную
землю
и
Гармук
вожделенно
топтал
их
ногами.
Вот
и
наступает
осень
–
думали
раздавленные
жуки.
И
это
была
чистейшая
правда.
А
Дед
Афонас
так
и
не
знал,
что
делать
дальше.
В
древние
дыры
китайского
халата
задувала
древняя
китайская
осень.
В
голове
роились
пошлые
китайские
анекдоты.
Сидя
под
раскидистым
деревом
он
усиленно
старался
выгнать
дурь
из
головы.
Но
она
(то
бишь
дурь)
не
желала
покидать
столь
уютное
гнездышко.
Вспомнился,
почему-то,
Стокгольм
в
котором
он
никогда
не
был.
Бросить!
Бросить
все
это
к
чертям,
продать
Родину
свою
кучерявую
за
четыре
сольдо,
да
и
податься
в
Стокгольм,
пить
томатовку.
И
ни
о
чем
не
помнить.
Неожиданно
Деда
Афонаса
ударило
молнией.
Голова
затрещала,
но,
на
удивление,
осталась
цела.
Прочная
голова,
добротная.
Сейчас
уж
таких
не
делают!
И
захотелось
бедолаге
в
лес.
В
самую
непроходимую
чащобу.
Туда,
где
уже
теряешь
ощущение
времени,
где
сложно
понять
не
только
день
или
ночь
на
белом
свете,
но
даже
осел
ты
или
лошак.
Где
из
под
грузных,
поросших
плесенью
деревьев
выглядывают
своими
странными
глазами
лешие,
где
в
болотах
поют
свои
угрюмые
песни
болотные,
где
под
лихие
завывания
выписывают
кренделя
копытами
черти,
исполняя
какой-то,
доселе
никому
не
ведомый
танец,
где
бродит
угрюмый
и
страшный
колдун
Леха
Михайлов
и
истошно
воет
на
луну.
Где
сама
земля-матушка,
покрытая,
аки
саваном,
зеленью,
становится
обманчивой
и
ненадежной,
словно
последний
рубль.
Бумажный.
Пендрюй
решил
изобрести
пивовыжималку.
Роги
взялся
ему
помогать
в
этом
сложном
деле.
-
Представляешь,
-
говорил
Пендрюй,
-
запихиваешь
туда
старый
валенок,
а
получается
литр
мыльной
воды!
Правда,
вот
валенок
старых
не
напасешься,
вот
в
чем
загвоздка!
И
Роги
весь
закисал
от
блаженства,
представляя
эту
картину.
Хозяйка
была
толстая
и
высокая.
И
еще,
кажется,
добрая.
Хотя
о
доброте
пусть
лучше
судят
покойники,
у
них
это
лучше
получается.
Пусть
отложат
свои
мертвые
дела
и
посудят.
Мертвые
дела
могут
и
подождать
чуть-чуть,
ведь
у
них
,как
и
у
меня,
впереди
–
вечность.
Так
вот,
собралась
хозяйка
навести
в
своей
хибаре
единственный
и
бесповоротный
марафет.
А
наводить
марафет,
это,
надо
вам
сказать,
рубанки
вы
мои
неуемные,
занятие
весьма
хлопотное
и
опасное.
Вот,
наведение
крюков
–
это,
пожалуйста,
всяк
горазд!
А
вот
марафет…(странное
какое-то
слово,
маловразумительное
и
гибельное)
Только
было
взялась
хозяйка
за
люстру,
дабы
вырвать
ее
с
корнем,
вдруг…жук-воришка,
который
до
этого
времени
преспокойно
копошился
на
подоконнике,
вырос
размером
со
швейную
машинку.
Подоконник
затрещал
и
проломился.
Грозно
пошуршав
створками
забрала,
жук-воришка
посетовал
на
ломкую
мебель
и
деловито
осведомил,
что
в
ближайшем
будущем
он
собирается
дотянуть
ростом
до
слона,
тем
самым
посрамив
весь
слоновый
род.
После
неловкого
молчания
хозяйка
обиженно
ушла
на
кухню
громыхать
алюминиевыми
кастрюлями,
оставив
жука
наедине
с
мыслями.
Жук
мирно
начал
поедать
табуретки.
Прямо-таки
трескается
из
неизведанных,
покрытых
вечным
мраком
недр.
Такое
чувство
бывает,
наверное,
только
тогда,
когда
неожиданно
проваливаешься
сквозь
землю.
Сначала,
конечно,
проламываешь
гигантским
молотом
Тора
пол
у
себя
в
квартире,
потом
проваливаешься
со
страшным
треском
сквозь
соседский
пол
(а
все
время,
пока
ты
проваливаешься
сквозь
соседский
пол,
соседи
смотрят
на
тебя
с
нескрываемым
ужасом
и
похотливо
молятся),
затем
попадаешь
в
подвал,
где
по
пояс
разлилась
кипящая
вода,
ибо
прорвало
трубу,
а
сантехник
в
запое,
по
сантехнической
традиции,
а
уж
потом
и
сквозь
землю
начинаешь
неспешно
проваливаться.
И
перед
твоим
благородным
лицом
проплывают
корни
растений,
затем
червяки,
потом
центр
земли.
И
ты
попадаешь
к
Подземным.
За
то
время,
пока
ты
проваливался,
Подземные
изобрели
генератор
Мрака
и
успешно
провели
испытания.
Надо
будет
приобрести
у
них
опытный
образец,
поставить
его
на
кухне,
подключить
к
сети
и
генерировать
мрак
в
свое
удовольствие.
То
же
и
вам
советую,
кексы
вы
мои
кунжутные.
ИСПОЛЬЗУЙ
ГЕНЕРАТОР
МРАКА
И
ТОЧКА!